Дипломная работа: Анализ поэтики имморализма в русской прозе начала XX века
• биологическая: в поисках средств к преодолению внутреннего отчуждения человека и общества от природных основ бытия писатели призывают к реабилитации тела, которое трактуется как равноправный носитель структуры человеческого сознания. «Естественный человек» понимается прежде всего как природный организм, воплощение живой силы естества, этичной становится биологическая жизнь человека. Этот тип восходит к негативному типу «естественного человека», но здесь он не воспринимается как отрицательный тип.
Данные модели «естественного человека» в русской литературе начала XX века, с одной стороны, являются общими для писателей, объединенных определенным типом художественного сознания (классическая – реализм, метафизическая – модернизм, биологическая – натурализм), но, с другой стороны, в творчестве отдельных авторов (Л. Андреев, А. Куприн, В. Вересаев и др.) мы встречаем различные трактовки «естественного человека», что вызвано своеобразием творческого метода данных писателей.
Соотнесение природы, культуры, социума во многом мотивировано попытками писателей понять важнейшие тенденции духовной жизни человечества, вступившего в ХХ столетие. Доминирующей становится модель, немаловажную роль в формировании которой играет биологизм существования человека. Модель, в которой «естественный человек» начинает приобретать черты сверхчеловека.
«Санин» – это утверждение «естественного человека» негативного типа в творчестве М. П. Арцыбашева. Следует отметить, что роман «Санин» был оценён современной ему критикой как роман «натуралистический», вызывающе откровенный в своих эротических сценах, даже порнографический. Отдавая дань одаренности писателя, его осуждали Л. Н. Толстой и В. Г. Короленко, И. Анненский и М. Горький. Сегодня, обращаясь к творчеству М.П.Арцыбашева, исследователи говорят о необходимости нового прочтения романа «Санин» и приходят к общему выводу, что автора романа «Санин» занимали не «проблемы пола», а проблема свободы личности, проблема назначения человека, смысла его жизни.
Сюжет романа «Санин» выстроен традиционно: соединение приемов семейного романа с интригой любовного романа и конфликтом романа общественно-политического. Такая сюжетная схема весьма характерна для русской литературы. Спокойная эпическая повествовательная манера изложения в «Санине» также отсылает к классическим образцам русского романа. Основной конфликт и кардинальная философско-психологическая проблема романа, как отмечает Л.А. Колобаева, скрываются в отношении героев к «жизни как таковой». При этом на первый план выносится соотношение между естественным и неестественным началами, определяющими суть героев. Выступая против законов цивилизации, М.П. Арцыбашев предлагает в своём романе «Санин» программу возрождения «естественных начал» человеческой личности. В качестве положительного и жизнеутверждающего героя, который выражает теорию естественности, М.П. Арцыбашев выдвигает Санина, человека уверенного, имеющего чёткую жизненную программу личного счастья.
Санин обладает всеми теми достоинствами, которыми, по мнению Арцыбашева, должен обладать человек. В Санине он видит человека будущего, способного преодолеть все препятствия, возникающие на пути человечества. О том, что Санин – перспективный тип, говорит тот факт, что он, пожалуй, единственный герой романа, который по-настоящему близок к счастью. Он живёт, получая от жизни всё, что требуется, и при этом, что особенно важно, не причиняет вреда другим. Для Санина счастье не является некой застывшей формой, как, впрочем, и для многих героев Арцыбашева, именно поэтому он всё время меняет женщин, постоянно расширяет круг знакомств, узнавая всё новых и новых людей, меняет место жительства, что также не дает ему замыкаться на чем-то определенном. Нельзя, однако, сказать, что Санин полностью счастлив, хотя бы потому, что, если верить Арцыбашеву, счастье недостижимо. Человек никогда не будет удовлетворен полностью, то же касается и Санина: он счастлив в своём поиске счастья, ему есть к чему стремиться – вот почему он никогда и не думал о самоубийстве, как, например, Юрий Сварожич. По мнению Арцыбашева, цель каждого человека в достижении личного счастья, а не в том, чтобы «у рабочих тридцать второго века не было недостатка в пище и половой любви». Санин придерживается этой нормы, поэтому и не страдает, как революционеры, вроде Новикова или Сварожича. Хотя Санин и индивидуалист, его индивидуализм не абсурден, то есть не является эгоизмом: он видит своё личное счастье не только в удовлетворении собственных физиологических и психологических потребностей, но также и в счастье близких ему людей. Когда офицер Зарудин бросает сестру Санина Лиду, забеременевшую от него, Санин спасает Лиду от самоубийства, а Зарудину в качестве мести наносит тяжелое оскорбление.
Основной жизненный принцип главного героя – крайний индивидуализм, утверждение собственной свободы индивидуальности, свободной индивидуальной жизни, не ограниченной никакими общественными и нравственными обязательствами. Для него жизнь заключена в ощущениях [14, с. 36]. Тем не менее идёт пропаганда индивидуализма здорового, а не абсурдного. Наверное, основное правило, по которому, как считает Арцыбашев, нужно жить, можно сформулировать так: «Старайся достигнуть личного благополучия и не вреди при этом другим» [19]. Арцыбашев считает абсурдной жизнь, ради будущих поколений, жизнь, которой живут многие из его героев.
Огромную роль в понимании сущности «естественного человека» играет природа. Для художественного творчества традиционным является отождествление естественного с природным, утверждение идеала естественности через сопряжение героя с миром природы. В обрисовке пейзажа Михаил Арцыбашев предстает как импрессионист, утверждая мысль о вечной красоте и неуничтожимости природы. Писатель противопоставляет искусственный мир социума естественному, органичному миру природы. Кроме того, писатель противополагает динамику мира социального неизменности природного мира, что связано с его мыслью о жизнеспособности и неистребимости природы. Арцыбашев считает, что социальное и цивилизованное отлучают человека от природы.
«Естественный человек» М.П. Арцыбашева, в отличие от «искусственного», порожденного современной цивилизацией, переживает слияние с природой, как бы растворяясь в ней. Санин трогает кусты, «точно здоровается с ними», общается с грозой. Символичны в этом плане последние строки романа, в которых происходит слияние главного героя с бескрайним миром вольных степей – родиной «естественного человека». Тем самым автор подчеркивает полную противоположность «естественного человека» как идеала и современного человека, сформированного цивилизацией, общественной моралью, констатируя и четко оценивая эту противоположность на протяжении всего романа. «Естественный человек» в романе выступает как доисторическая реалия (первобытная простота, близость к природе, отказ от социальных институтов, свободная любовь и т. д.), представляет собой утопию героя (и автора) о новых условиях жизни, в которых не будет места ни зверству, ни аскетизму.
Санин говорит о необходимости быть самим собой, чувствовать своё «я» и стремиться к его выражению. Жизнь, по мнению Санина, приемлема тогда, когда тело и разум находятся в гармонии, когда между ними устанавливается естественное равновесие. В «Санине» писатель видит человека будущего, способного преодолеть все препятствия, возникающие на пути человечества. Авторская симпатия к этому герою первоначально выражается через описание его внешности: его черты привлекательны, речь спокойна и уверенна. Санина отличает своеобразная духовная и умственная эмансипация, которая выражается в отказе от Бога и от традиционных моральных ценностей.
Одна из главных задач общества, по мнению Арцыбашева, состоит в том, чтобы освободиться от моралистических предрассудков, которые устарели или же никогда не имели смысла. К ним относится и христианская религия, лишенная естественности, так как она строится на тех же самых предрассудках, которые зачастую противоречат самой человеческой природе. В романе «Санин» Арцыбашев устами главного героя говорит: «По-моему, христианство сыграло в жизни печальную роль <...> В то время, когда человечеству становилось уже совершенно невмоготу и уже немногого не хватало, чтобы все униженные и обездоленные взялись за ум и опрокинули порядок вещей, просто уничтожив всё, что жило чужой кровью, как раз в это время явилось тихое, смиренномудрое, многообещающее христианство. Оно осудило борьбу, обещало внутреннее блаженство<...> дало религию непротивления злу насилием... и выпустило весь пар<...> Да, христианство сыграло скверную роль, и имя Христа еще долго будет проклятием на человечестве!..» [19] Но при этом атеистом герой Арцыбашева не является. Он верит в существование Бога, как некой субстанции: «Я верю в то, что Бог есть <…> но я его не знаю, и не знаю, что ему от меня нужно» [19]. В своём понимании религии Арцыбашев схож с Ницше, чьи философские идеи, безусловно, повлияли на философию арцыбашевских произведений. В своей книге «Антихрист» Ницше пишет: «Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно-сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения». А затем: «Христианство называют религией сострадания. Сострадание противоположно тоническим аффектам, повышающим энергию жизненного чувства; оно действует угнетающим образом. Через сострадание теряется сила. Состраданием еще увеличивается и усложняется убыль в силе, наносимая жизни страданием. Само страдание делается заразительным через сострадание; при известных обстоятельствах путём сострадания достигается такая величина ущерба жизни и жизненной энергии, которая находится в нелепо преувеличенном отношении к величине причины <...> Вот первая точка зрения, но есть ещё и более важная. Если измерять сострадание ценностью реакций, которые оно обыкновенно вызывает, то опасность его для жизни ещё яснее. Сострадание вообще противоречит закону развития, который есть закон отбора. Оно поддерживает то, что должно погибнуть, оно встает на защиту в пользу обездоленных и осужденных жизнью, поддерживая в жизни неудачное всякого рода, оно делает саму жизнь мрачною и возбуждающею сомнение. Осмелились назвать сострадание добродетелью (в каждой благородной морали оно считается слабостью); пошли еще дальше: сделали из него добродетель по преимуществу, почву и источник всех добродетелей, конечно, лишь с точки зрения нигилистической философии, которая пишет на своем щите отрицание жизни, – и это надо всегда иметь в виду <...> Нет ничего более нездорового среди нашей нездоровой современности, как христианское сострадание. Здесь быть врачом, здесь быть неумолимым, здесь действовать ножом, – это надлежит нам, это наш род любви к человеку, с которой живем мы – философы, мы – гипербореи!..» [28]
Образ сверхчеловека Ницше, раскрытый в книге «Так сказал Заратустра» также во многом, хотя далеко не во всем, схож со сверхчеловеком Арцыбашева – Саниным. И в том, и в другом главное – сила, но у Ницше эта сила приобретает более конкретные формы, трансформируясь во власть, а точнее в жажду власти: «Что хорошо? – Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть. Что дурно? – Всё, что происходит из слабости". В вопросе о том, что есть счастье, мнения Ницше и Арцыбашева также схожи. Ницше пишет: "Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия" [27].
Итак, Санин – это образ «естественного человека» негативного типа (раскрывается «природное» начало человека), в котором реализуется арцыбашевская интерпретация ницшеанской концепции «сверхчеловека». Это проявляется в нескольких аспектах: в утверждении свободы индивидуальности, в отрицании религии, схожем с ницшеанским, в субъективности восприятия морали и нравственных принципов. Кроме того Михаил Арцыбашев видит в Санине человека будущего, стоящего выше толпы и способного преодолеть любые препятствия, возникающие на пути, что является одним из основных принципов «сверхчеловека».
2.4 Имморализм в контексте основных идей в произведениях Леонида Андреева
Философские идеи Фридриха Ницше подхватил и Леонид Андреев.
В «Мысли» яркое воплощение получает одна из существенных для творчества Андреева тем – бессилие человеческой мысли, «подлость» человеческого разума, зыбкость и относительность понятий правды и лжи, добра и зла [14, с. 383].
В рассказе «Мысль» главный герой – доктор Керженцев, отвергает «придуманные кем-то» нравственные устои, отдавая предпочтение безграничной мощи мысли, которая ему кажется единственной истиной мира. Керженцев прежде всего аналитик, незаурядный, очень яркий. Он обладает гибким целенаправленным умом, который позволяет успешно проникать в глубины жизни, человеческой души, открывать «тайники» собственной натуры. Интеллекту Керженцева доступна даже область инстинктивного, и он мнит, что сможет стать её властелином, хозяином, и до определенного момента управлять бессознательным при помощи разума. Постепенно доктор начинает принимать во внимание и опираться только на свою собственную мысль, по-своему понимая и разграничивая понятия добра и зла, именно тогда эти «прописные истины» приобретают относительный характер. В подтверждение он убивает своего друга Алексея Савелова, симулируя сумасшествие и торжествуя, когда «сила его мысли» позволяет ему избежать наказания, тем самым «подняв его над людьми»: «Вы можете представить себе мир, в котором нет законов притяжения, в котором нет верха, низа, в котором всё повинуется только прихоти и случаю? Я, доктор Керженцев, этот новый мир. Все можно. И я <…> докажу вам это <…> Я взорву на воздух нашу проклятую землю, у которой так много богов и нет ни одного единого вечного Бога» [2, с. 182].
Керженцев претендует на роль ницшеанского «сверхчеловека». Он пытается создать свою собственную судьбу, руководствуясь своими собственными идеями. Как ницшеанский сверхчеловек, он протестует против инстинктов жизни обывателя и пытается создать свою собственную новую мораль. Керженцев – бунтарь, справедливо возмутившийся фарисейством и ложью мира. Но отрицание действительности осуществляется им весьма своеобразно: посредством поступков, несовместимых с нормами традиционной морали. Заповеди «не убий» он противопоставляет кровопролитие, завету «не укради» – ложь и воровство, принципу «не прелюбодействуй» – разврат, правилу «не пожелай жены ближнего» – влечение к супруге приятеля. Тотальное разрушение привычных нравственных устоев, безнадежно дискредитированных в глазах Керженцева, освобождает его от такой «химеры», как совесть, делает апологетом теории и практики вседозволенности. Заявляя, что для него «нет судьи, нет закона <…> все можно» [2, c. 181], доктор культивирует «свое собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, свою фантазию», которая уравнивает индивидуалистическое «я» с целым миром [6, с. 49-50].
Однако Андреев отказывает своему герою в преобразовании в сверхчеловека. Керженцев переоценил мощь своего оружия, и его тщательно продуманное и блестяще исполненное преступление окончилось для него полным крахом; симуляция сумасшествия, разыгранная, казалось бы, безукоризненно, сама сыграла с сознанием Керженцева страшную шутку.
Мысль, ещё вчера послушная, вдруг изменила ему, обернувшись кошмарной догадкой: «Он думал, что он притворяется, а он действительно сумасшедший. И сейчас сумасшедший» [2, с. 170]. Симуляция оборачивается подлинным безумием. Мысль губит своего творца с тем же равнодушием, с каким он убивал ею других. И даже специалисты не могут сказать, в здравом ли уме находится Керженцев.
Могучая воля потеряла свою единственную надежную опору – мысль, тёмное начало взяло верх, и именно это, а не страх расплаты, не угрызения совести проломило тонкую дверь, отделяющую рассудок от страшной бездны бессознательного. Превосходство над «людишками», объятыми «вечным страхом перед жизнью и смертью», оказалось мнимым.
Так, первый из андреевских претендентов в сверхчеловеки оказывается жертвой открытой писателем бездны. «...Я брошен в пустоту бесконечного пространства, – пишет Керженцев. ...Зловещее одиночество, когда самого себя я составляю лишь ничтожную частицу, когда в самом себе я окружен и задушен угрюмо молчащими, таинственными врагами» [2, с. 180].
«Есть величайшая оправданность, – пишет Г. А. Зябрева, – в том, что наказанием Керженцеву служит реализация почти всех намеченных им планов, обернувшаяся, однако, не победой, а крахом тщательно созидаемой судьбы. Герой достигает одиночества, к которому стремился, но оно оказывается «зловещей тюрьмой» [6, с. 52]. Он доводит до совершенства свое лицедейство, но на исповеди вдруг открывает экспертам бесценность искренности, молит только о ней. В своей попытке обмануть окружающих, имитируя безумие, Керженцев обманывает себя больше других. Становясь действительно безумным, он теряет единственную опору – мысль, оказываясь сродни андерсеновскому голому королю. Керженцев преуспевает в «нарушении всех законов, божеских и человеческих», но в итоге отвергается самим мирозданием и ищет любую возможность восстановить утраченные связи. Однако толчковым механизмом оказывается страсть маньяка вернуться к прежнему статус-кво.
