Курсовая работа: Исследование мировоззрения Василия Жуковского путем анализа его поэзии
Больше того, «тихий» и незлобивый Жуковский мог, если совесть его была уязвлена, быть прямодушно-непримиримым. «Когда же будут у нас законодатели, – писал он императрице, – когда же мы будем с уважением рассматривать то, что составляет истинные нужды народа, – законы, просвещение, нравы?»
После гибели А.С. Пушкина, скорбной болью отозвавшейся в сердце Жуковского, он набросал полное гнева и горечи письмо шефу жандармов Бенкендорфу, в котором выставлял наружу пакостное и мелочное тиранство, отравившее последние годы поэта и прямо приведшее к трагедии. По мысли Жуковского, Пушкина лишили воздуха, ему не давали дышать, жить, трудиться.
По стечению обстоятельств он хорошо знал быт царской семьи: в 1817 году, в том самом, когда Маша Протасова стала Марией Андреевной Мойер, Жуковский был приглашен учителем русского языка принцессы Шарлотты – будущей императрицы Александры Федоровны (с 1815 года он уже занимал придворную должность чтеца при вдове Павла I Марии Федоровне). С этого времени и вплоть до 1841 года В.А. Жуковский служил при дворе и находился в разъездах по России и загранице то в качестве сопровождающего Александру Федоровну, то как воспитатель наследника престола (эту должность ему предложили позже, в 1826 году).
Друзья – А.С. Пушкин, П.А. Вяземский и другие – испытывают тревогу: сумеет ли поэт остаться независимым, не повредит ли служба при дворе его таланту. А Жуковский в конце 1810 – начале 1820-х годов в расцвете поэтического дарования. Им уже написаны самые крупные лирические произведения, созданы замечательные баллады, в большинстве своем переводные.
Он познакомил Россию с европейскими народными преданиями, ввел в общенациональное художественное сознание множество неизвестных русским читателям произведений. Вся эта большая культурная работа была жизненно необходима: Жуковский расширял художественный и идеологический кругозор русского общества. Перелагая и переводя иностранных авторов, поэт вносил в их произведения собственные романтические идеи, свойственную ему философию. Он присваивал русской литературе еще не обжитый ею художественный мир.
Сам Жуковский отдавал себе отчет в особенностях своего дарования. «Я часто замечал» – писал он Н.В. Гоголю 6 февраля 1847 года, – что у меня нет наиболее светлых мыслей тогда, как их надобно импровизировать в выражение или в дополнение чужих мыслей. Мой ум, как огниво, которым надобно ударить об кремень, чтобы из него выскочила искра. Это вообще характер моего авторского творчества; у меня почти все или чужое, или по поводу чужого – и все, однако, мое».
В статье «О басне и баснях Крылова» Жуковский подробно развил мысль о творческом своеобразии поэта-переводчика: «Не опасаясь никакого возражения, мы позволяем себе утверждать решительно, что подражатель-стихотворец может быть автором оригинальным, хотя бы он не написал и ничего собственного. Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах – соперник. Поэт оригинальный воспламеняется идеалом, который находит у себя в воображении; поэт-подражатель в такой же степени воспламеняется образцом своим, который заступает у него тогда место идеала собственного: следственно, переводчик, уступая образцу своему пальму изобретательности, должен необходимо иметь почти одинаков с ним воображение, одинаков искусство слога, одинаковую силу в уме и чувствах».
У Жуковского встречаются три вида баллад – «русские», «античные» и «средневековые», в зависимости от того, какой сюжет развит в балладе,
В балладах личность и внутренний мир человека мыслится центральным содержанием истории. Жуковский начал с «русских» баллад, а господствующий в них тон меланхолической любви, наслаждения печалью распространился затем и на «античную» и «средневековую» баллады. Постепенно, однако, в балладу проникли иные настроения, особенно после 1823 года, когда умерла возлюбленная Жуковского М.А. Протасова-Мойер. Тема любви уступила место непосредственно нравственно-гражданским, моральным мотивам, выдержанным, однако, в лирическом ключе. Балладное творчество иссякает ко второй половине 1830-х годов в связи с обращением поэта к стихотворному эпосу, к большим эпическим формам – поэмам, повестям, сказкам.
В «русских» балладах («Людмила», «Светлана») Жуковский воскрешает старинный мотив народных исторических и лирических песен: девушка ждет милого друга с войны. Сюжет разлуки влюбленных необычайно важен, потому что в нем живет народная мораль, принимающая часто наивно-религиозную форму.
Народный элемент в «Светлане» и особенно в «Людмиле» еще не очень глубок. Условность народных картин вне всякого сомнения. И все же Жуковский предпринял первую и в целом удачную попытку слить чувства героинь с национальной историей, с бытом, обычаями и преданиями народа. По пути В.А. Жуковского пошел затем А.С. Пушкин, сравнивший свою любимую героиню Татьяну Ларину со Светланой и окруживший ее народными песнями, сказками, сельской природой и деревенским бытом.
Счастье девушки непосредственно зависит от того, сохраняет ли она верность народным обычаям. Людмила усомнилась в них, возроптала на судьбу, повелевающую ждать жениха, и счастье от нее отвернулось. Светлана – и тут, конечно, не последнюю роль сыграл патриотический подъем во время Отечественной войны 1812 года – напротив, несмотря на страшные видения, не потеряла надежды. И награда ей – не смерть в разлуке с любимым, а разделенная любовь на земле. По мысли Жуковского, даже гибель жениха не мешает любви, потому что сродные души соединяются и за пределами земного бытия. Тем самым эпический сюжет содержит у Жуковского народнопоэтическую и народно-религиозную основу. При этом религиозность выступает в качестве гуманных и наивных народных поверий. Они-то и составляют романтическую сущность души, в особенности русской девушки. Отступление от романтического начала, живущего в человеке, чревато гибелью, а преданность ему, несмотря на все испытания, искушения и соблазны, дарует победу и над собой, и над темными, злыми силами. Людмила не выдерживает испытаний разлуки («Сердце верить отказалось!»), Светлана же не теряет надежды на счастье, и оно приходит к ней. Не случайно Жуковский в балладе «Светлана» погружает героиню в народный деревенский быт с его праздниками, гаданиями, обычаями. Поэт мотивирует народные истоки романтических чувств Светланы.
Сюжет обеих баллад построен таким образом, что счастье зависит от самих героинь, от гуманности, народности и романтичности их внутреннего мира, от заложенных в нем нравственных ценностей, от способности девушек сопротивляться жизненным преградам. При этом конфликт между обстоятельствами жизни и героями отступает на второй план, а на первый план выдвигается душевная коллизия: надежда и долг в сердцах героинь спорят с разочарованием в счастье. Сюжет приобретает благодаря этому лирический характер: в нем обнаруживаются психологические мотивы поведения героинь.
Жуковский психологически перестраивает эпический сюжет, сообщает ему лирическую направленность переживаний и раздумий. С этой целью он широко вводит в речь героинь и в авторскую речь вопросы и восклицания, в которых звучит – музыка души. Эмоции выплескиваются наружу и свидетельствуют о сложном внутреннем мире персонажей.
Столь же богатый и разнообразный мир открыт В.А. Жуковским и в «средневековых» балладах, воскресивших фантастические сюжеты о запретной любви, о тайных преступлениях, о сношениях со злыми силами, о властолюбии, зависти, изменах.
Благородные герои Жуковского и в этих балладах всегда возвышенно чисты, одухотворены лучшими человеческими чувствами и никогда не изменяют им. Пустынник, удалившийся от людей, не перестал тосковать о своей возлюбленной Мальвине, хотя счастье, казалось, было уже далеко. Певец Алонзо по-прежнему, как и до похода в Палестину, исполнен глубоких чувств к Изолине. Он дарует ей жизнь ценой собственной гибели.
Добродетель и гуманность часто оказываются временно побеждены, но они всегда торжествуют, а зло неизбежно карается. Завистливый слуга убил паладина, но мертвый мстит живому: тяжелый рыцарский панцирь утопил коварного убийцу. Царь властно послал пажа в бездну за кубком, но сама смерть юноши стала тяжелым укором жестокому феодалу. Епископ Гаттон спрятался в неприступную башню на острове, но и там его настигло возмездие.
В «средневековых» балладах Жуковский иногда избегает развернутого сюжета. В «Эоловой арфе», например, событийная часть, данная в лирических описаниях, сводится к тому, что возлюбленные – бедный певец Арминий и юная Минвана, дочь могучего вождя Ордала, – принадлежат к разным социальным слоям. И хотя Минвана отвергает «славу» и «сан», а признает своим «высоким, царским венцом» любовь, земное счастье недоступно героям. Оба героя верны своим чувствам и умирают в безысходной тоске.
Центральное содержание баллады раскрывается в диалоге влюбленных перед расставанием. Такая психологизация сюжета соответствовала единству лирической темы и ее символическому обобщению. Поверх истории влюбленных вырастает лирический образ неутихающей и страдательной любви, вечной и неизменной, той, на которой держится и которой освещается жизнь. Эолова арфа становится символом верности и преданности.
Вместе с тем мир «средневековых» баллад – это не только любовные томления, но кровавые драмы («Замок Смальгольм, или Иванов вечер»), ужасные преступления, коварство, родительский и иной деспотизм, самое черное невежество и суеверие («Баллада о старушке» и др.).
Воскрешая средневековые сюжеты с их религиозной и порой мистической окраской, Жуковский преобразует их в гуманном ключе. Суть не в чертях и ведьмах, не в религиозно-мистическом колорите и даже не в тех моральных поучениях, которыми иногда оканчиваются баллады, а в передаче богатства чувств, свойственных балладным героям.
Мрачные сюжеты баллад Жуковского отражают его общее разочарование в современной действительности, в которой попраны добродетельные истины и нравственные ценности. Они служат укором человеку, забывшему о благородстве, чести и доблести. Но как бы вопреки жестокому веку, где гуманность оказывается побежденной, Жуковский в балладах строит свою особую вселенную, где большей частью все совершается по справедливости, так, как в сказке. Поэт становится властелином вымышленного царства: по своей воле он соединяет и разводит влюбленных, страшное превращает в смешное, карает виновных, и во всем его поэтическом суде царит принцип высокой человечности.
Поэтому в балладах Жуковского почти всегда восстанавливается истина, и оттого общий их тон не гнетущий и подавляющий, а светлый и даже оптимистичный. Жуковский, не будучи революционером по убеждениям, испытывал доверие к жизни, к добрым началам в человеке, к тому, что в конце концов победят разум, гуманность и красота, И тем большую ответственность он возлагал на человека, на его способность утвердить гуманные отношения между людьми.
Рано или поздно, по убеждению Жуковского, гуманность открыто скажет о своих бесспорных правах, тайное станет явным, и всем воздастся по заслугам. Таков общий благой и мудрый закон, управляющий миром. Он утвердился со времени детства человечества, которое Жуковский осмыслил как переход от дикости и варварства к цивилизованному гражданскому обществу.
Античный человек верил, что боги научили его засевать землю и собирать урожай, пользоваться огнем и орудиями труда. Они соединили людей в общества, внушили им гражданские чувства, любовь к родине, к правде, одарили сердечностью и законами.
В «античных» балладах Жуковский не оставляет своих поисков национальной характерности. Если в «русских» балладах, как помним, он еще довольно робко воспроизводил национальный колорит, то через античный сюжет он стремится проникнуть в особенности чужого исторического бытия. Его интересует самый дух человека древнего мира, особенности его миросозерцания и психологии, своеобразие интимных чувствований и их словесного или мимического выражения. При этом поэт отвлекается от экзотических картин, от декоративного фона, внешних примет эпохи и национальной жизни. В поле его зрения в таких балладах, как «Ахилл», «Ивиковы журавли», и особенно позднейших «Торжество победителей», «Жалобы Цереры», «Элевзинский праздник» – лежит глубоко понятое миросозерцание античного человека. Вот празднуют победу греки, овладевшие Троей. Их первые слова – в память погибших. Но от скорби они легко переходят к делам и помыслам сегодняшним, к пирам и веселью, к взаимным обидам, к утешению пострадавших и побежденных, отдавая дань их мужеству и стойкости. И общий вывод, заключающий балладу, принадлежит не только романтику Жуковскому, учившему смиряться перед роком, но выступает характерной стороной античного сознания:
«Смертный, Силе, нас гнетущей,
Покоряйся и терпи;
Спящий в гробе, мирно спи;
Жизнью пользуйся, живущий.»
Воссоздавая дух античности, Жуковский поэтизирует историю, превращая античных богов и людей в романтических героев. Так, например, миф о богине плодородия Церере поэт вслед за Шиллером истолковал в романтическом духе. В балладе на первый план выдвинулась романтическая тема разлученной любви, в свете которой объясняется смена времен года, круговорот в природе. Тоскующая Церера оплакивает дочь, насильно отторгнутую от нее Плутоном. Чувства скорбящей матери, ее стенанья и печаль сливаются с горячей радостью при виде плодоносящей силы земли, вместе с которой воскресает и «образ дочери». Как бы ни был суров закон Зевеса, повелевший Прозерпине удалиться в царство мужа, он одновременно и справедлив.
Всевидящая судьба всегда защищает невинных. Древнегреческий певец Ивик убежден, что жизнь разумна, что законы Зевеса святы, и нарушивший их будет наказан. И хотя убийство Ивика свершилось без свидетелей, но ими невольно стали журавли, пролетавшие над местом преступления. Эта непреложность гуманных заветов, на которых покоится мир и расцветают гражданские, патриотические чувства, образуется мораль человечества и неотделимое от прекрасного добро, становится коренным убеждением самого Жуковского и отличительным признаком античного понимания жизни.
Жуковский содействовал тому, чтобы национальное своеобразие раскрывалось через душу народа и отдельного человека. Вот почему столь важна для его баллад и тема искусства, которое несет свет гуманности, с огромной эмоциональной силой воздействуя на души.
4. Гуманистические идеи в поэзии Жуковского
Принимая свой жребий, античный человек у Жуковскогово все не слепо покоряется року. Хотя трагическая судьба Ахилла известна герою, он, однако, выбирает свою долю сознательно.
В «античных» балладах Жуковский наделяет своих героев тонкими, нежными и противоречивыми переживаниями. Он придает их чувствам неизменную человечность, возвышает нравственные достоинства.
Эти гуманные идеи и настроения легли в основу педагогической деятельности В.А. Жуковского. Как бы ни были обеспокоены друзья поэта, он сохранил независимость и в условиях придворной обстановки. Нравственным добродетелям он не изменил. Напротив, он воспринял свое педагогическое поприще как гражданское служение отечеству.
Признавая законность самодержавия в России, Жуковский, однако, хотел видеть царей более образованными, воспитанными, человечными. Его идеалом был просвещенный абсолютизм, основанный на строжайшем соблюдении законов, одинаково регулирующих права и обязанности царя и народа. Воспитывая наследника, поэт пытался посеять в его душе семена добра, пробудить в нем жажду самоусовершенствования, чувство неудовлетворенности достигнутым и тем побудить к выработке и осуществлению законов, которые бы освободили народ от крепостной зависимости, заставили бы уважать чужие мнения, укрепили бы личные права и достоинство людей, – словом, самосовершенствование представлялось ему действенным путем изменения хода русской истории. Нечего и говорить, что это была трагическая политическая иллюзия. Надежды Жуковского разбились довольно скоро. Причина гибели этих мечтаний заключалась, как поймет скоро и сам Жуковский, в несовместимости абсолютной власти, основанной на произволе, с человечностью. Поэт считал, что «человек во всяком сане есть главное», и это обусловило сильные и слабые стороны его гуманизма и его поэзии.
Позиция Жуковского позволила ему избежать роковой утраты независимости и личного достоинства. Обращаясь с посланием к Александру I, он утверждал:
От подданных царю коленопреклоненье;
Но дань свободная, дань сердца – уваженье,
Не власти, не венцу, но человеку дань.
А.С. Пушкин в 1825 году вспомнил в письме к Бестужеву это послание: «Прочти послание к Александру (Жуковского 1815 года). Вот как русский поэт говорит русскому царю». Но та же позиция рождала надежды, будто гуманизм может восторжествовать на троне.
Жуковскому не удалось победить ни лени, ни неподвижности ума высокородного отрока; он часто наталкивался на глухое, упорное и тупое своевольство, связанное с ощущением безмерности и неограниченности власти.
Идея человечности, которую Жуковский пронес через всю жизнь, одухотворила его лирику. Подверженный философии фатализма, поэт размышляет о мимолетности человеческой жизни. Элегия «На кончину ее величества королевы Виртембергской» звучит реквиемом отцветшей молодой и прекрасной душе, каждому человеку, на краткий миг посетившему землю. Жуковский обобщает свою мысль:
«Прекрасное погибло в пышном цвете…
Таков удел прекрасного на свете!»
Грустное, элегическое настроение обнимает всю жизнь и приобретает характер преимущественной тональности. Печаль посещает поэта не временами или случайно, а становится устойчивой философской и этической оценкой действительности. Но, помня о неотвратимых утратах и мужественно принимая их, Жуковский с тем большим пафосом и патетикой воспевает проблески человечности.
При мысли великой, что я человек, Всегда возвышаюсь душою,– говорит мудрец Теон, выражая этими словами мысль автора. Жуковский убежден, что «все в жизни к великому средство…». Гуманность, по твердой уверенности поэта, разрушает все преграды: имущественные, социальные, эгоистически-корыстные. Она окрыляет человека и поднимает его над низменным и прозаически-тусклым существованием, ободряя его и помогая преодолеть тяжкие удары судьбы.
Однако, сделав предметом поэзии душу, восславив человечность, Жуковский отвлекся от объективного мира. Личность выступила у него не в своих социально-исторических связях и отношениях, не порождением конкретной действительности, а преимущественно в ее общих человеческих свойствах. Поэтому переживания человека в лирике Жуковского психологически не индивидуальны, а суммарны, обобщенно-абстрактны. Эмоции страстей у поэта почти всегда одинаковы. Любовь и тоска, например, лишены индивидуальной характерности. Отсюда известная монотонность лирики Жуковского, подкрепляемая едиными, проходящими через все стихотворения устойчивыми мотивами.
Подобная обобщенность эмоций вытекает из мироощущения Жуковского и отчасти из его философии. Скоротечность человеческой жизни и вечность добра, по мысли поэта, – абсолютное противоречие бытия, которое он стремится примирить. Он полагает, что гуманность, добро не исчезают и не увядают, но лишь изредка посещают земной мир, чтобы напомнить о себе и возбудить в человеке страстное томление по идеалу и совершенству,
«Как прилетевшее внезапно дуновенье
От луга родины, где был когда-то цвет,
Святая молодость, где жило упованье…»
Они лежат за пределами земного бытия и недостижимы в узких границах нашей жизни, но вселяют в нас высокое желание лететь к ним навстречу. И пока есть это желание, человеческое в человеке никогда не умирает. Разрешение противоречия состоит, следовательно, не столько в том, чтобы обрести искомый идеал, сколько в неистребимой вере в него и в жажде идти за манящим, притягательно прекрасным призраком:
«Иль Предчувствие сходило
К нам во образе твоем
И понятно говорило
О небесном, о святом?
Часто в жизни так бывало:
Кто-то светлый к нам летит,
Подымает покрывало
И в далекое манит.
Многие стихотворения Жуковского увлекают, зовут в это прекрасное «далеко». Таковы и «Невыразимое», и «Цвет завета», и «Мина», и «Таинственный посетитель».
После 1823 года лирическая тема любви кончается, лирическое творчество Жуковского угасает, и поэт сосредотачивается на больших эпических произведениях. В этом, конечно, проявился общий процесс литературного развития – на смену поэтическим шли прозаические жанры, но в творчестве Жуковского поворот к эпосу своеобразен. Жуковский не изменяет стихотворной речи, однако переводит он уже не баллады, а большие эпические поэмы на античные, восточные и средневековые сюжеты, пишет русские сказки. Поэт познакомил русскую публику с «Одиссеей» Гомера, с индийским («Наль и Дамаянти») и персидским («Рустем и Зораб») эпосом и многими другими произведениями, вошедшими в сокровищницу мировой литературы.
Уже пожилым человеком Жуковский обрел семью, женившись на дочери художника Рейтерна. Он поселился в Германии. Но брак лишь в первые годы был счастливым. У жены обнаружилась душевная болезнь, и поэт мучительно переживал обрушившееся на него горе. Порою он признавался, что жизнь для него невыносима и ему хочется умереть.
Заключение
Смерть пришла к Жуковскому в 1852 году. Согласно завещанию, тело поэта было перевезено из Баден-Бадена в Россию.
В трудной и напряженной жизни Жуковского поддерживала поэзия, которой он был благоговейно предан, Для него творческое вдохновение – мост между двумя мирами: небесным и земным. Оно примиряет, гармонизирует противоречия жизни, придает им высший смысл. Но искусство – это и утешение, потому что нигде добро так тесно не слито с прекрасным, как в созданиях человеческой фантазии, нигде человечность не явлена в столь чистом виде, как в поэзии, сочетающей реальность с вымыслом, мысль с чувством. И ничто, конечно, так не врачует тревожную душу, как сладостная гармония стихов.
Этими идеями Жуковского, как и его поэтическими открытиями, будет питаться русская поэзия, усвоит их, разовьет и преобразит. Вот почему Жуковский навечно останется учителем русских поэтов. К Жуковскому обратятся впоследствии и М.Ю. Лермонтов, который в поэме «Мцыри» воскресит стих «Шильонского узника», и А. Фет, и Александр Блок.
Мощное и благотворное воздействие поэзии Жуковского на русскую литературу осознали уже его современники. «Жуковский, писал А.С. Пушкин, – имел решительное влияние на дух нашей словесности!.»
Пушкин любил Жуковского – поэта и человека. «Что за прелесть чертовская его небесная душа! Он святой, хотя родился романтиком, а не греком, и человеком, да еще каким!» Жуковский – убежденный гуманист – вкоренил глубокое нравственное сознание в поэзию. И в этом состоит неоценимая услуга, оказанная им русской литературе.
Список источников литературы
1. Афанасьев В. Жуковский. – М.: Молодая гвардия, 1987. – 400 с.
2. Жуковский В.А. Стихотворения. СПб: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1956. – 548 с.
3. Державин Г., Карамзин Н. Жуковский В. Стихотворения, повести, публицистика. Критика и комментарии. Темы и развернуты планы сочинений. Материалы для подготовки к уроку. – М.: АСТ, 2000. – 752 с.
4. Сдобнов В. Поэтическая демонология баллад Жуковского с точки зрения его взглядов на инобытие // Романтизм и его исторические судьбы. Часть I. – М.: Научно-исследовательская лаборатория комплексного изучения проблем романтизма ТвГУ, 1998. с. 183–188.
5. Жуковский В. Эолова арфа: жизнь и творчество, стихи, баллады, поэмы. – М.: Эксмо-Пресс, 1999. – 480 с.
6. Голосовкер Я.Э. Антология античной лирики в русских переводах. Лирика Эллады. – М.: Водолей Publicher, 2006. – 1176 с.
7. Бройтман С.Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. – М.: Эксмо, 2008. – 485 с.
8. Жирмунский. Поэтика русской поэзии. – М.: Азбука-Классика, Academia, 2001. – 496 с.
