Сочинение: Ответы на билеты по языкознанию

Основное положение учения Декарта, как известно, за­ключалось в следующем: животные действуют по закону механики и их поведение можно объяснять строго детерми­нистически. Но для человека такое детерминистическое объ­яснение поведения не годится. Человек, в отличие от живот­ного, обладает духовным миром, благодаря которому возникает возможность отвлеченного мышления, сознатель-

ЯЗЫК И СОЗНАНИЕ

15

кого поведения; он не может быть выведен из материальных явлений, и корни его поведения уходят в свойства духа, которые нельзя объяснить материальными законами. Эти взгляды и составляют сущность дуалистической концепции Декарта: признавая возможность механистического объясне­ния поведения животного, он одновременно считал, что соз­нание человека имеет совершенно особую, духовную природу и что подходить к явлениям сознания с тех же детермини­стических позиций нельзя.

На близких к Декарту позициях стоял и Кант. Для Кан­та, как известно, существовали апостериорные категории, т. е. то, что выводится из опыта, полученного субъектом, и априорные категории, т. е. категории, которые заложены в глубинах человеческого духа. Суть человеческого познания, говорил Кант, и заключается в том, что оно может выходить за пределы наглядного опыта; это трансцендентальный про­цесс, т. е. процесс перехода от наглядного опыта к внутрен­ним сущностям и обобщенным рациональным категориям, заложенным в существе человеческого духа.

Представления кантиантства оказали влияние на идеали­стическую мысль и в XX столетии. Крупнейшим неокантиан­цем является немецкий философ Кассирер, автор фундамен­тального труда «Философия символических форм». По мне­нию Кассирер а, для человеческого духа свойственны символические формы, которые проявляются в знаках, з языке, в отвлеченных понятиях. Человек тем и отличается от животного, что он оказывается в состоянии мыслить и организовывать свое поведение в пределах «символических форм», а не только в пределах наглядного опыта. Эта спо­собность мыслить и действовать в символических формах является результатом того, что человек обладает духовными свойствами; для него характерны абстрактные категории мышления, отвлеченные духовные принципы сознания.

По мнению философов идеалистического лагеря, эти принципы можно лишь описывать, но нельзя объяснить, и на этом своеобразном утверждении строится вся современ­ная феноменология — учение об описании основных форм духовного мира; вершина этого учения была достигнута в работах немецкого философа Гуссерля.

Феноменология исходит из следующего простого положе­ния: ни для кого нет никаких сомнений, что сумма углов треугольника равняется двум прямым; это можно изучать и описывать, но бессмысленно задавать вопрос, почему имен­но сумма углов треугольника равняется двум прямым, что

16

A. P. ЛУРИЯ

может быть причиной этого. Этот факт дан как известная априорная феноменологическая характеристика геометрии. Вся геометрия, построенная по строжайшим законам, до­ступна изучению и описанию, но не требует такого объяс­нения, как, например, явления физики или химии. Точно так же, как мы описываем геометрию, мы можем описывать и феноменологию духовной жизни, т. е. те законы, которые характеризуют сложные формы отвлеченного мышления и категориального поведения. Все их можно описывать, но нельзя объяснить.

Этими утверждениями идеалистическая философия, как и идеалистическая психология, порывает как с естественны­ми науками, так и с научной психологией, делая резкие раз­личия между обеими формами познания и принципиально относясь к сложным формам познавательной деятельности иначе, чем к элементарным.

До сих пор речь шла о философских основах дуалистиче­ских утверждений; сейчас мы обратимся к подобным утвер­ждениям психологов и физиологов.

Крупнейший психолог XIX в. Вильгельм Вундт разделял ту же дуалистическую позицию. Для него существовали элементарные процессы ощущения, восприятия, внимания и памяти — процессы, которые подчиняются элементарным естественным законам и доступны для научного (иначе фи­зиологического) объяснения. Однако в психических про­цессах человека есть и иные явления. Эти процессы прояв­ляются в том, что Вундт называл «апперцепцией», т. е. активным познанием человека, исходящим из активных установок или воли. По мнению Вундта, эти процессы актив­ного отвлеченного познания выходят за пределы чувственно­го опыта, относятся к высшим духовным явлениям, их мож­но описывать, но объяснять их нельзя потому, что в них проявляются основные априорные категории человеческого духа. Учение об апперцепции Вундта в начале XX в. полу­чило широкое распространение и было положено в основу специального направления в психологии, получившего назва­ние Вюрцбургской школы.

Авторы, входившие в Вюрцбургскую школу, такие, как Кюльпе, Ах, Мессер, Бюллер, посвятили свои интересы ана­лизу законов, лежащих в основе сложных форм сознания и мышления. В результате исследований они пришли к выво­ду, что сознание и мышление нельзя рассматривать как формы чувственного опыта, что мышление протекает без участия наглядных образов или слов и представляет собой

ЯЗЫК И СОЗНАНИЕ

17

специальную категорию психических процессов, в основе которых лежат категориальные свойства духа, которые и определяют его протекание. Мышление, по мнению предста­вителей Вюрцбургской школы, сводится к «направленности», или «интенции», исходящей из духовной жизни человека; оно безобразно,, внечувственно, имеет свои собственные за­кономерности, которые принципиально нельзя связывать с непосредственным опытом.

Широко известны опыты, на основании которых психоло­ги Вюрцбургской школы сделали свои выводы. В этих опы­тах испытуемыми * были очень квалифицированные люди, профессора, доценты, умевшие наблюдать свой внутренний мир и формулировать наблюдаемые процессы. Этим испыту­емым давались сложные задачи, например, им предлагалось понять смысл такого предложения: «Мышление так необы­чайно трудно, что многие предпочитают просто делать за­ключение». Испытуемый думал, повторял про себя эту фразу и говорил: «Ага, конечно, правильно. Действительно, мышле­ние настолько трудно, что проще избегать труда мыслить, лучше прямо заключать, делать выводы». Или вторая фраза: «Лавры чистой воли суть сухие листья, которые никогда не зеленеют». Легко видеть, что каждая часть этого предложе­ния конкретна — «лавры», «сухие листья», «не зеленеют», но суть этого предложения вовсе не в «лавровых листьях» •или:в «зелени»: его суть заключается в том, что «чистая во­ля» — настолько отвлеченное понятие, что оно никогда не выражается в чувственном опыте и не сводится к нему. Ког­да испытуемых спрашивали, что именно они переживали, когда делали вывод из воспринятых положений, оказыва­лось, что они ничего не могли сказать об этом. Процесс аб­страктного мышления казался настолько отвлеченным, что не имел никакой чувственной основы, не вызывал никаких образов или слов; наоборот, надо было скорее отвлечься от образов, для того чтобы вникнуть в суть этих предложений. Как правило, вывод делался «интуитивно», на основе каких-то «логических переживаний», которые усматривает человек, воспринимающий эти предложения. Следовательно, у челове­ка есть какое-то «логическое чувство», переживание правиль­ности или неправильности мысли, такое же чувство, как то, которое мы переживаем, когда дается силлогизм и человек непосредственно делает соответствующий логический вывод. Этот вывод делается не из личного опыта человека, а из «логического переживания»; и это «логическое пережива­ние», по мнению Вюрцбургской школы, и есть изначальное

18

A. P. ЛУРЮ1

свойство духовного мира, которое отличает человека от жи­вотного и чувственное от рационального.

Такая же характеристика была получена представителя­ми Вюрцбургской школы и тогда, когда они ставили более простые опыты, например когда испытуемым предлагалось найти род к виду (например, «стул — мебель»), или вид к роду (например, «мебель — стул»), или часть к целому, или целое к части. И в этих случаях процесс рационального вы­вода протекал автоматически и, казалось бы, не основывал­ся ни на чувственном опыте, ни на словесном рассуждении. Здесь мы сталкиваемся как будто бы с совсем иным рядом явлений, чем в психологии ощущений и восприятий.

Тот же дуализм, который имел место у этих психологов и резко отличал элементарный «чувственный опыт», навыки от «сверхчувственного, категориального» сознания или мыш­ления, очень резко проявлялся и у физиологов. Для примера можно назвать хотя бы двух крупнейших зарубежных физио­логов мира: Чарлза Шеррингтона — одного из основателей теории рефлекса и Джона Экклза — одного из основателей современного учения о синаптической проводимости нейрона. Оба они крупнейшие специалисты в области физиологиче­ской науки, но в одинаковой мере идеалисты при попытках объяснить высшие психические процессы, сознание и мыш­ление.

Шеррингтон к концу своей жизни издал две книги: «Пси­хика и мозг» и «Человек в самом себе». В обеих книгах он выдвигал положение, что физиолог принципиально не может объяснить духовный мир человека и что мир отвлеченных категорий, мир волевых действий есть отражение некоего идеального духовного мира, существующего вне человече­ского мозга.

К таким же взглядам пришел в последнее время и Джон Экклз, который издал ряд работ, последней из которых яв­ляется недавно вышедшая книга «Facing Reality» («Лицом к лицу с реальностью»). Экклз исходил из положения, что реальность — это не та реальность, которую мы чувственно воспринимаем, т. е. это не внешний мир, в котором живет человек. Основная реальность для Экклза — это реальность внутреннего мира, то, что человек переживает и что остается недоступным для другого. Это и есть уже знакомое нам положение Эрнста Маха, лежащее в основе его субъектив­ного идеализма.

Каким образом человек может непосредственно позна­вать, оценивать себя, переживать свои состояния? Р1сточни-

ЯЗЫК И СОЗНАНИЕ

19

ком этого, говорил Экклз, являются специальные нервные приборы, которые служат «детекторами» потустороннего ду­ховного мира, и Экклз пытался даже вычислить размер этих детекторов. Он считал, что они сопоставимы по величине с синапсами, которые, по мнению Экклза, могут быть детек­торами потустороннего духовного мира2.

Легко видеть, к каким тупикам приходит дуализм, кото­рый исходит из противопоставления чувственного и рацио­нального опыта, но отказывается от научного объяснения последнего.

Совершенно понятно поэтому, что все эти положения как философов, так и психологов и физиологов нужно ценить за то, что они обратили внимание на важную сферу — сферу рационального, категориального опыта. Однако отрицатель­ная сторона их позиции заключается в том, что, обратив внимание на самый факт отвлеченного, категориального мышления или чистого волевого акта, эти исследователи отказались подойти к научному объяснению этого вида пси­хической реальности, не пытались подойти к этим явлениям как к продукту сложного развития человека и человеческого общества и считали этот вид реальности порождением осо­бенного «духовного опыта», который не имеет никаких ма­териальных корней и относится к совершенно другой сфере бытия. Это положение закрывает дверь научному познанию важнейшей стороны психической жизни человека.

Совершенно понятно поэтому, что психологи, которые не могли удовлетвориться этими идеалистическими объяснения­ми, должны были искать новые пути, которые не закрывали бы двери для причинных детерминистических научных объяснений всех, в том числе и сложнейших, психических явлений.

Представители детерминистического направления исходи­ли из основных положений философов-эмпириков, согласно которым «все, что есть в мышлении, раньше было в чув­ственном опыте» («Nihil est in intellectu, quod non fuerit pri­mo in sensu»), и считали своей основной задачей изучение мышления теми же методами, с которыми можно подойти к элементарным явлениям чувственного опыта.

Если само основное положение эмпирической философии, противостоявшей идеалистическим позициям картезианства, не вызывает никаких сомнений, то попытки воплотить это

2 Подробный анализ воззрений Экклза дан в работе Лурия, Гургенидзе

20

A. P. ЛУРИЯ

положение в конкретные психологические исследования и те формы, которые оно приняло в «эмпирической» или клас­сической экспериментальной психологии, сразу же ставят науку перед другими, столь же непреодолимыми трудно­стями.

Пытаясь объяснить сложнейшие формы мышления, ис­следователи, примыкавшие к этому направлению, практиче­ски исходили из обратных механистических позиций.

На первых этапах эти позиции проявлялись в утвержде­нии, что человеческая психика — это tabula rasa, на кото­рой опыт записывает свои письмена. Правильно утверждая, что без опыта в психике ничего возникнуть не может, эти исследователи подходили к своей задаче объяснить основные законы  сложнейшего  отвлеченного    или   «категориального» мышления с аналитических позиций или позиций редукцио­низма, считая, что для понимания законов мышления доста­точно иметь два    элементарных    процесса    (представление, или   чувственный   образ,   с одной   стороны,  и  ассоциацию, или   связи   чувственного   опыта, — с другой)   и что   мыш­ление — это не что иное, как ассоциация чувственных пред­ставлений.

Эти положения психологов-ассоциационистов, занимав­шие центральное место в научной психологии XIX в. и при­мыкавшие к представлениям аналитического естествознания того времени (которое проявлялось наиболее отчетливо в вирховской «целлюлярной физиологии»), полностью отрица­ли специфичность и независимость сложнейших форм от­влеченного мышления. Все они исходили из того положения, что даже наиболее сложные формы мышления могут быть поняты как ассоциация наглядных представлений и что позиции «априорных категорий» (в частности, позиции Вюрцбургской школы) не отражают никакой реальности и поэтому являются принципиально неприемлемыми.

Следует отметить, что указанные позиции лежали в ос­нове ряда школ психологов-«ассоциационистов» XIX в., среди которых можно назвать Гербарта в Германии, Бена в Англии и Тэна во Франции. Именно поэтому в трудах этих психологов, подробно останавливавшихся на законах ощу­щений, представлений и ассоциаций, нельзя было встретить ни главы, посвященной мышлению, ни описания того, что именно отличает психику животных от сознательной деятель­ности человека.

Интересно, что механистический подход ассоциационис-тов, видевших свою основную задачу в том, чтобы свести

ЯЗЫК И СОЗНАНИЕ

21

сложнейшие явления к составляющим их элементам, не ог­раничивался «эмпирической» и во многом субъективной психологией XIX в.

Пожалуй, окончательный вывод, идущий в этом направ­лении, был сделан представителями «объективной» науки о поведении — американскими психологами-бихевиористами.

Бихевиористы с самого начала отказались изучать отвле­ченное мышление, которое как будто бы должно являться предметом психологии. Для них предметом психологии явля­лось поведение, а само поведение понималось как нечто со­стоящее из реакций на стимулы, как результат повторений h подкреплений, иначе говоря, как процесс, строящийся по элементарной схеме условного рефлекса. Бихевиористы ни­когда не пытались подойти к анализу физиологических ме­ханизмов поведения (и в этом состоит их коренное отличие от учения о высшей нервной деятельности), они ограничи­лись анализом внешней феноменологии поведения, трактуе­мой очень упрощенно, и пытались подойти ко всему поведе­нию человека так же, как они подходили к поведению жи­вотного, считая, что оно исчерпывается простым образова­нием навыков.

Поэтому, если раскрыть написанные бихевиористами учебники психологии до последнего времени включительно, можно увидеть в них главы об инстинктах, навыках, однако главы о воле, мышлении или сознании там найти нельзя. Для этих авторов отвлеченное («категориальное») поведение вообще не существует и, следовательно, быть предметом на­учного анализа не может.

Нельзя не отметить и положительное начало у психоло­гов этого направления, которое заключалось в их попытке не только описывать, но и объяснять явления психической жизни. Однако их главный недостаток заключался в позиции редукционизма, т. е. сведении высших форм психиче­ских процессов со всей их сложностью к элементарным про­цессам, отказе от признания специфики сложнейшего соз­нательного категориального поведения.

Позицию редукционизма, из которой исходят психологи-бихевиористы, трудно лучше охарактеризовать, чем это сде­лал Т. Тэйлор в предисловии к своему учебнику психологии, вышедшему в 1974 г.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22